Специфика внутренних национально-этнических конфликтов в России и других странах.

Российское общество — полиэтнонациональное. Если согласиться даже с тезисом о наличии в стра­не одной зрелой общероссийской нации, где доми­нируют русские, то нельзя не признать, что в ее со­став ассимилированы многие этносы-народы, сто­летиями жившие и живущие в сотрудничестве с рус­скими в едином социально-политическом, экономи­ческом и культурном пространстве; этносы, никог­да (или уже многие века) не имевшие самостоятель­ной государственности, но сохраняющие и развива­ющие свою специфическую культуру как составную часть общероссийской культуры. Было бы идеали­зацией реальности утверждать, что такое объеди­нение народов бесконфликтно. Латентное состояние конфликтности постоянно сохранялось; прорыва­лись периодически и реальные конфликты, в том числе связанные с идеей политического самоопре­деления наиболее развитых этносов, как, например, татарского. Известна попытка реализовать замысел объединить всех мусульман России от Казани до Памира в отдельное государство, исходивший от та­тарских марксистов. Был, но потерпел неудачу из-за гражданской войны проект создания Советской республики татаро-башкир Волги и Урала. Конф-ликтность проявлялась на бытовом уровне, в меж­личностных отношениях. И все же евразийское со­общество (его и мы называем общероссийской на­цией) существовало и развивалось. Мощным сти­мулом прогресса российского объединения народов стала интернациональная политика Советского го­сударства, при всех ее погрешностях, связанных с политической диктатурой. Развал Советского Союза, переворот в обще­ственно-политическом строе российского общества, пересмотр идеологических ценностей, включая принцип интернационализма, взрыв национализма в бывших союзных республиках, волна их суверенизации, инициируемой новыми властями в России, стали решающими факторами формирования кон­фликтных зон внутри российского сообщества на­родов. Латентные противоречия, имеющие истори­ческие корни и порожденные политикой сталиниз­ма, превратились в явные. Мощным стимулом развития противоречий в этнонациональные конф­ликты стали ошибки в политике российского руко­водства, в частности, призывы к безграничной су-веренизации бывших автономий и решения о реа­билитации репрессированных народов без про­думанных механизмов их реализации. Дестабили­зирующим источником были также внешние для России конфликты: грузино-абхазский, грузино-югоосетинский, азербайджано-армянский, связан­ный с Нагорным Карабахом. Формирование национальной идеи и нацио­нальных движений происходило, как отмечает ис­следователь национальных отношений в Северо-Кавказском регионе Хоперская Л., на протяжении 1990-94 гг. Инициаторами этих процессов выступа­ли политические оппоненты республиканских орга­нов власти. Ими были образовавшиеся нацио­нальные движения. Например, в Дагестане кумык­ское движение «Тенглик», «Бирлик», лезгинское движение «Садвал», организация терского казаче­ства, заявлявшего о желании выйти из республики Дагестан. В Кабардино-Балкарии возникло дви­жение с требованием федерализации республики: разделения ее на два полноправных субъекта — Балкарию и Кабарду. В Карачаево-Черкессии про­явившиеся противоречия между местными этноса­ми вызвали еще более радикальные требования. На статус «субъектообразующих» стали претендовать пять этносов: евское, черкесское, абазинское, нагой-ское, казачье движение.7 Организационное оформление национальных движений выражалось в создании общественных организаций (например, «Адыге Хосе», «Тенглик», «Бирлик», «Казачий круг» и др.); а также форми­ровании на их основе политических партий, ставя­щих целью изменение в республиках государствен­ного строя. В это же время создаются межреспуб­ликанские, общественно-политические организации. В их числе — «Конфедерация народов Кавказа», ко­торая стала претендовать на политическое объеди­нение всех кавказских этносов, даже живущих за пределами России. Однако большинство организа­ций, например, Дагестана отнеслось негативно к на­мерениям и национальной политике Конфедерации. Стремление к объединению оппозиционных по от­ношению к властям общественно-политических сил потерпело провал. Думается, что права Хоперская Л., видя основную причину этого в сложившейся за советский период структуре социально-политичес­ких статусов самых массовых местных этносов. Они ведь стали занимать самые престижные социаль­но-политические ниши. Это, кстати сказать, опровергает миф о «господстве» в национальных республиках русских. Данные о закреплении за на­циональной элитой ключевых постов в органах за­конодательной и исполнительной властей, в бывшем партийном аппарате широко известны. Заняв привлекательные места в государственных и мест­ных структурах власти, умело используя их для соб­ственного благополучия, и реализуя в известной мере свою этно-национальную идентичность, доми­нирующие в той или иной республике этносы, пред­ставляющие их элиты и организации не пошли на такое объединение с неясными для их интересов со­циально-политическими последствиями. Приобрело определенную роль на Северном Кавказе казачье движение. Само же оно неоднород­но; в нем представлены противоречивые течения. Одни из них ориентированы на выражение и защи­ту национальных региональных интересов; другие — на решение общих национальных задач казаче­ства (борьба за определение коренной нации на оп­ределенной территории); третьи — нацелены на дав­ление на местные и федеративные органы власти для участия в управлении ключевыми сферами жизни; четвертые противопоставляются национали­стическим сепаратистским устремлениям местных политических элит и организаций. Естественно, что общий язык с национальными движениями нахо­дит не всегда и не каждая часть казачьего движе­ния. Объективным результатом развернувшегося на­ционального движения в Северо-Кавказском реги­оне явилось признание правомерности постановки вопроса о политическом и правовом статусе живу­щих на этой земле многочисленных этносов. С этим, в частности, связано исчезновение из нашего поли­тического и правового языка термина «автономия» как определения статуса республик. На карте Се­верного Кавказа возникло название новой респуб­лики «Ингушетия». Возникли и новые проблемы, связанные с определениями конституционных ста­тусов республик; обозначились противоречивые толкования ряда важнейших норм государственно-территориального устройства и самостоятельности республик. Так называемое соревнование суверени­тетов, пронесшееся по политическому пространству России, наложило свой отпечаток на политическую и правовую атмосферу кавказских республик. В Конституциях этих республик, принятых в большин­стве случаев в ситуации ажиотажа так называемой «суверенизации», оказались включенными статьи, провозглашающие каждую из них «суверенным го­сударством», что нереально в рамках и границах одного (и только одного) суверенного государства — России, несмотря на его федеративное устройство. Все другие части этого государства, будь то респуб­лики, края или области, суть лишь субъекты Феде­рации, обладающие согласно ныне действующей Конституции одинаковыми политическими права­ми и функциями по управлению общественными де­лами. Конкретное же разделение полномочий оп­ределяется дополнительными законодательными актами и договорами. Нет смысла и даже опасно в настоящее время вновь акцентировать внимание на имеющихся записях в республиканских конституци­ях об определении этих республик как «суверенных государств», поскольку они таковыми не являются. Достаточно одного прецедента — Чечни, чтобы по­нять не только нецелесообразность, но и огромную разрушительную силу политического термина «го­сударственный суверенитет» отдельного субъекта Российской Федерации. Анализируя причины и факторы, породившие этно-национальные конфликтные ситуации на Се­верном Кавказе, приходится говорить и о некоторых политических акциях федеральных властей, их принципиальных решениях в области националь­ной политики. Речь, в частности, идет о кампании по реабилитации репрессированных во время ВОВ кавказских народов. Будучи актом восстановления исторической справедливости, эта кампания вместе с тем послужила дополнительным, причем силь­ным, стимулятором межэтнических противоречий. Она оживила все, за многие годы накопившиеся противоречия, обусловленные нарушением демок­ратических принципов межнациональных отноше­ний и, конечно же, существенными различиями в культурном облике, религиозных верованиях и об­разе жизни кавказских и русского этносов. Осужде­ние сталинских репрессий вылилось в: а) волну дви­жений протеста национального и националистичес­кого толка, направленных против советской системы и идентифицированных с ней русских — жителей кавказских республик; б) конфронтацию между от­дельными народами, связанную с территориальны­ми претензиями друг к другу (между осетинами и ингушами, кабардинцами и балкарцами); в) обще­ственные движения русского населения, прежде все­го казачества, заявившего о себе как об особой сла­вянской народности, выступающего против сувере-низации северо-кавказских республик и связанного с этим ущемления интересов и прав русского насе­ления. Наконец, сообщества республик раскололись по признаку отношения к российским властям и в целом — к России. Национальные движения в Северо-Кавказском регионе развертывались в форме мирных и воору­женных конфликтов. Примерами мирных конфлик­тов были движения в Дагестане, Адыгее, Кабарди­но-Балкарии, Карачаево-Черкессии. Вооруженные конфликты разгорелись в Южной Осетии (грузино-осетинский конфликт), между Северной Осетией и Ингушетией (осетино-ингушский конфликт), нако­нец, чеченский конфликт. О нем особый разговор. Это — зона ныне действующего конфликта. На примере чечено-российского конфликта про­явилась вся сложность, полифункциональность и противоречивость этно-национального конфликта как процесса и применяемых способов его разреше­ния. Во-первых, чеченский кризис показал, сколь тра­гичны последствия промедления с его преодолени­ем. Правительство РФ приступило к разрешению конфликта, когда дудаевский режим накопил зна­чительную военную силу, привлек на свою сторону массы коренного населения, добился успехов в этно-религиозной, националистической пропаганде. Во-вторых, чеченский кризис выявил многопла­новость этно-национального конфликта, его пагуб­ное влияние на все стороны жизни не одной только Чечни, а и других республик Северного Кавказа, да и всей России. В-третьих, затянувшийся конфликт, переросший в гражданскую войну, свидетельствует, что не мо­жет быть простых путей и способов преодоления межнациональных коллизий без далеко идущих последствий. Политики, принимающие решения, связанные с ликвидацией подобных коллизий, обя­заны просчитывать все возможные варианты по­следствий — экономических, социальных, политичес­ких, нравственных, наконец, конфессиональных. В-четвертых, осложнение конфликта и послед­ствия, нанесшие ущерб национальным интересам России, возникли из-за непоследовательности поли­тики правительства и Президента, колеблющихся от жестких оценок чеченского режима как «преступно­го», а его военных формирований — как «бандитс­ких», до оценок «цивилизованных» политических, оправдывающих перед лицом общества возмож­ность садиться с чеченскими лидерами за стол пе­реговоров и, более того, молчаливо уступать им по принципиальным вопросам. В-пятых, чечено-российский конфликт и драма­тический для страны характер его развития и по­пыток разрешения обнаружил отсутствие у государ­ства научно выверенной, политически, как и эконо­мически, социально, идеологически и социально-психологически, соответствующей религиозным цен­ностям чеченского и других народов, национальной политики. Отвергнув советскую политику, основанную на принципе интернационализма, нынешний режим пока не сотворил другую, более эффективную с точ­ки зрения его интересов, стратегию и тактику дей­ствий по урегулированию этно-национальных отно­шений. Осмысливая характер конфликтной ситуации в Северо-Кавказском регионе и прежде всего в Чеч­не, можно было бы сформулировать некоторые тео­ретико-методологические подходы к ее анализу, оценке и преодолению. Политическая же сторона проблемы — дело не теоретиков, а функционеров-политиков. В первую очередь нужно подчеркнуть ис­ключительную важность объективного понимания природы, сущности и причин конфликтной ситуа­ции. Именно отсутствие такового привело российс­ких политиков, правительство и Президента РФ к непоследовательности в оценках и действиях в ходе чечено-российского конфликта. Наиболее суще­ственная ошибка была допущена в оценке отношения большинства чеченского населения к дудаевс-кому режиму и его противостоянию российскому фе­деральному центру, а также — в игнорировании той мощи националистической, антирусской кампании, которую смогли развернуть пропагандистские орга­ны сепаратистов. Российские лидеры просмотрели главное: дудаевский режим, его проводники, его адепты не были изолированы от большинства на­селения республики, а говорили и действовали от имени его многих слоев, их (пусть не во всем пра­вильно понятых) национальных интересов. Россий­ские власти долгое время ориентировались на оп­позиционные дудаевцам политические силы, даже стремились узаконить их путем проведения выбо­ров. Финал этих усилий оказался печальным. Оп­позиция оказалась изолированной дудаевцами, «большинство» избирателей, проголосовавшее за нее, удивительно быстро переориентировалось и пе­ременило свой «демократический» выбор на прямо противоположный — представителей дудаевского режима, легализовав тем самым боевиков Масха­дова и их власть. Объективность объяснения конф­ликтной ситуации в Чечне, да и в целом на Север­ном Кавказе, предполагает признание всей сово­купности конфликтогенных факторов, включая религиозный, и выделение из них главных: полити­ческого и социально-экономического. Склонность к одностороннему рассмотрению хотя бы одного из них, равно как и недооценка специфической роли национального самосознания, традиций и обыча­ев, особенностей исламских верований недопусти­ма. Мы россияне, зачастую забываем, что привя­занность к национальному, особенному, но опреде­лению Карамзина, есть не что иное, «как уважение к своему народному достоинству». «Любовь к Оте­честву питается ... народными особенностями...»8 Объективность анализа конфликтной ситуации предполагает осознание и различение реально зна­чимых, подлинных и существенных для данной ситу­ации и сообщества конфликтов, и несущественных на данный момент, зачастую, как говорится, на голом месте спровоцированных, конфликтов по видимости, но не по сущности, сконструированных иллюзорны­ми субъективистскими представлениями о взаимоот­ношениях между национальными группами. Научный подход в понимании конфликтной си­туации в межнациональных отношениях, особенно в условиях острого кризиса, невозможен без конк­ретного анализа и принятия на его основе таких решений, которые на первый взгляд, противоречат предшествующей логике событий и как будто бы, в данной ситуации, даже здравому смыслу. Напри­мер, решение идти на компромисс с агрессивной стороной. Или, скажем, не торопиться с ответными решительными действиями, несмотря на критичес­ки острую фазу противостояния, а максимально оттянуть время осуществления таких действий, чтобы накопить большие силы и средства для разрешения конфликта, чтобы лучше придумать стратегию и тактику борьбы или примирения с кон­фликтующей стороной. В национальных противо­борствах время зачастую играет роль хорошего «ле­каря», способствуя охлаждению националистичес­ких страстей, возвращая людей к разумному поведению и следованию своим подлинным реаль­ным интересам. Конкретный подход к вопросам регулирования и преодоления конфликтов национального характера показывает, что нет и не может быть каких-то раз и навсегда данных правил противоконфликтного дей­ствия. Здесь любые правила переменчивы, как ди­намичны конфликты, формы их проявления. Так, было бы абсурдно сравнивать и отождествлять два таких этапа состояния конфликта между Россией и Чечней, как этап конфронтации дудаевского режи­ма до войны и после прекращения военных дей­ствий, увенчавшихся фактической победой «неза­конных» чеченских формирований над частями рос­сийской армии. На данном (втором) этапе кон­фликтным полем хотя и по-прежнему осталось по­литическое, однако возросла непримиримость тре­бований чеченских лидеров к правительству России по вопросу о признании государственной независи­мости Чечни. Кроме того, выдвинулись на одно из главных мест экономические требования о «возме­щении» в огромных суммах ущерба республике, на­несенного войной. Наконец, всплыл на поверхность и привлек к себе внимание российской обществен­ности (да и не только российской) религиозно-пра­вовой фактор: открытый вызов демократическому цивилизованному правопорядку — признание зако­нов шариата в качестве кодекса моральных и пра­вовых норм, возвращение к средневековым методам наказания людей за совершенные проступки (пуб­личная казнь и прочее). Из сказанного ясно, что нынешнее состояние кон­фликта качественно иное и подход к нему должен быть другим. Каким именно? Если сказать кратко: комплексным. Реализация приоритетности полити­ческого и социально-экономического факторов мо­жет обеспечить сглаживание других противоречий. Главное — не примириться с ними, а стремиться разрешать на приемлемой для обеих сторон осно­ве. Это, во-первых. Во-вторых, не плодить новые частные конфликты, не наращивать противостояние и в то же время не идти на беспринципную «миро­вую» с конфликтными ястребами. Ни голуби, ни ястребы не помогут в нормализации межнацио­нальных отношений в Северо-Кавказском регионе. Комплексный подход — это системный подход. Не наспех придуманная сумма политических и иных противоконфликтных акций, а именно гибкая сис­тема методов и технологий, постоянно корректируе­мых в связи с изменяющейся обстановкой развития конфликта, его модификаций. Непременная адап­тация противоконфликтных методов и технологий, являющаяся правилом поведения в любом конфлик­те, тем более важна в условиях разрешения этно-национальных конфликтных взаимоотношений. Между тем в национальной политике российских властей до сих пор не просматривалось ни систем­ности применяемых методов, ни стремления доста­точно оперативно их приспосабливать к изменив­шейся ситуации. Затянувшееся противостояние осе­тин и ингушей из-за Пригородного района Осетии — тому еще один пример. А «Договор», подписан­ный в сентябре 1997 г. между руководителями двух республик по инициативе Президента РФ, даже был оценен сторонами по-разному. Руководитель Осетии-Алании назвал его «историческим», а Ин­гушетии — не очень понятным с точки зрения сосед­них на родов-горцев, столетиями живших в дружбе и согласии без каких-либо официальными властя­ми подписанных договоров. Время покажет, кто се­годня ближе к истине. Может быть, политическая практика обогатилась прецедентом нетрадиционно­го решения спорных межнациональных вопросов внутри страны? А может быть — очередным дого­ворным фарсом, рассчитанным на манипуляцию политическим общественным мнением? В любом случае, предпринятая договорная акция вреда не принесет, хотя она и запоздалая. Но ведь афоризм — «лучше поздно, чем никогда» — тоже отражает часть прагматической истины.